Капитан Филибер - Страница 106

К оглавлению

106

А потом стало тихо, и он все забыл.


* * *

– …Филибер, если ты меня слышишь… Ты меня слышишь, я знаю, уверена! Если… Если ты сейчас умрешь, ты должен знать. Мы наговорили друг другу… Нет, это я тебе наговорила, я тебе не верила, я не могла понять, и сейчас не могу. Ты не наш, Филибер, ты чужой, ты – никто из ниоткуда. Но это… Это не имеет значения. Если ты сейчас умрешь, Филибер, знай – я люблю тебя и буду любить всегда. Я говорю это не потому что ты умираешь, а потому что давно хотела сказать, потому что это правда. И еще, мой Филибер… Откуда бы ты не пришел, кому бы не служил, ты умираешь за Россию, за мою страну, и поэтому, видит Матка Боcка, память о тебе для меня священна. Я буду помнить и оплакивать – пока не погибну сама. Ты не верил в Бога, мой Филибер, ты, кажется, ни во что не верил, но это тоже не имеет значения… Аллах акбар, любимый!


* * *

– Да что со мной сделается? – морщусь я, пытаясь разместить фуражку поверх повязки. – Развели, понимаешь, панику! Убили, загубили, пал геройской смертью, вечная память!.. Паки, паки, иже херувимы… Ты что, с венком приехал?

– Точно. В авто оставил.

Вид у Кибальчиша не слишком уверенный. Кажется, насчет венка я угадал. Оно бы посмеяться…

– Хочешь сделать мне приятное, скажи: «Ну и рожа у тебя, Шарапов!»

– Ну и рожа у тебя, Шарапов, – вздыхает донской Иван-Царевич. – Про остальных уже знаешь? Про Згривца?

Киваю – отвечать нет сил. Хорошо еще на ногах могу стоять, чувствовать кевлар под подметками. И что говорить? Я – заговоренный, «защитка» в режиме С, будь она…

– Згривец меня «тоннягой» называл. Почему «тонняга»? Хотел спросить – и не успел.

Чернецов дотрагивается до моего локтя – осторожно, едва касаясь, бросает недоверчивый взгляд на то, что под фуражкой, наконец, пытается улыбнуться:

– А мы Новочеркасск взяли!

Вновь молча киваю. Кажется, пропустил самое интересное. Ну и ладно! Главное и так ясно: Новочеркасск взят, Петр Николаевич Згривец убит.

– Пойдем! Ты должен увидеть…

Не спорю. Василий – командир, ему думать, ему приказывать: разбить Брундуляка, взять Новочеркасск, пойти, увидеть. Мое дело – идти. Идти и смотреть…

Сильные руки хватают за плечи, разворачивают, встряхивают. Закусываю губу, успеваю сдержать стон. Больно!

– Очнись, Филибер! Ты – жив. Другим повезло меньше. Идем!..

Иду.


* * *

…Он сидел прямо в траве – огромный, расплывшийся, издалека похожий на кучу старых шинелей, поверх которых брошена казацкая фуражка с приметным красным околышем. Не двигался. Молчал. Наконец, фуражка шевельнулась, открывая желтое усатое лицо. Живое лицо с мертыми пустыми глазами:

– Рубать пришел, Василий Михалыч? То рубай, пластай в кровавые сопли. Твой верх!

Рука Чернецова дернулась. Не к эфесу шашки – к собственному горлу. Застыла, вцепилась в высокий ворот.

– Кровь душит? – по губам Федора Григорьевича Подтёлкова скользнула злая усмешка. – А ты думал, как? Я тебе, полковник, еще долго сниться буду, кажную, считай ночь. И не потому, что враги мы классовые, смертные. То пускай внуки рассудят, ежели родятся еще. А потому, что неправильно это. Убил я уже тебя! Или не помнишь?

Куча шинелей шевельнулась, выпрямилась. Нет ее! Брундуляк, самозванный хан Донской, стоял ровно, нависал тяжелой горой.

Я молчал – и все остальные молчали. Это был не наш разговор.

– Ты знаешь. И я знаю. Думаешь, мне не снилось, Василий Михалыч? Ох, снилось! Кубыть подсказывает кто, правду вещает. Не так все идет, как предписано было, не так! Не тому печалюсь, что Дон наш советский пал, что умру я скоро. Обманули нас, мир переменили, вроде как землю нашу из-под самых ног выдернули. Нет у меня к тебе злобы, Василий Михалыч, потому что и ты обманутый есть. Заруби меня сам – как я тебя кажну ночь рубил. Может, сниться перестану, успокоюсь… Рубай!

Ладонь Чернецова медленно соскользнула вниз, коснулась ремня… эфеса… Опустилась.

Дрогнули губы:

– Снись!


Лабораторный журнал № 4  

25 марта.  

Запись семнадцатая.  

Вопрос с зажигалкой оказался не таким простым – в отличие от ассимптотического поведения континуума. Из книг и кинофильмов я усвоил, что в отсутствии спичек, пропадающих вместе с керосином и солью в начале всякой войны, в Гражданскую народ лихо щелкал чем-то, изготовленным из патронных гильз. Самоделки чадили и пахли низкокачественным бензином. Практиковались также некие абстрактные (немецкие, австрийские) трофеи, привезенные из мрачных окопов «империалистической».

Огниво тоже использовали, но таковое отвергаю сразу.

В принципе, своему «виртуалу» можно вручить что угодно, хоть Zippo, хоть турбозажигалку от Colibri. Он (я!) в случае чего легко может сослаться на то, что купил оную у горбатого инвалида на ростовском базаре – или нашел в пустой траншее под Стоходом. Однако, как я уже упоминал, Q-travellers стараются не допускать анахронизмом. Прежде всего, на всякий пожарный – мало ли, какие сюрпризы подбросит Q-реальность? Нечто вроде приметы: не бери «чужого». Вдобавок, никакая вещь (даже Zippo) не прослужит вечно, значит, все равно придется привыкать к местному производству. Лучше уж сразу, дабы потом не отвлекаться. И, наконец, из своеобразного принципа. Если уж мы моделируем собственный Мир, играть следует по правилам.

Зажигалок в начале ХХ века было полным полно, в том числе электрические (нашел фотографию одной аж с тремя электродами). Однако все они требовали участия обеих рук: одной нужно держать зажигалку, другой – вращать горизонтально расположенное колесико. Мелочь, а неудобно, особенно если заниматься этим много раз на дню. Самоделки (в том числе действительно из гильз) попадаются удивительные, но, увы, с тем же недостатком. До того, как английские инженеры Фредерик Чарльз Уайз и Уилли Гринвуд изобрели зажигалку для одной руки (по легенде один из соавторов был инвалидом), оставалось еще несколько лет.

106