Капитан Филибер - Страница 112

112

Часовая возле двенадцати, секундную же не разглядеть. Это даже не стрелка – коса, с бешеной скоростью собирающая страшную жатву. Вжжжиг! Вжжи-и-иг! Она всегда в пути, остановить Косу можно только вместе с часами, уничтожив Мир. Но сейчас ее час, ее праздник, ее лихое буйство. Вжжжиг! Вжжи-и-иг! Тугими затворами патроны вдвинь! Коса-война берет свое, каждую секунду, каждый миг. И все быстрее мчат свинцовые кони у подножия циферблата-страны, циферблата-Мира. Тик-так, тик-так! Вжжи-и-иг!

Мир может быть спокоен – наглая бабочка не слишком преуспела. Минутная стрелка застряла на Дону, зацепилась за Новочеркасск, слишком рано заявивший о себе, слишком заметно нарушивший заранее утвержденный сценарий. Дон свободен, бои отступают к его северным границам, угроза нависла над «Красным Верденом» – Царицыным, над Воронежем, над большевистским Луганском. Вместо готового взять пернач гуляйтера Краснова, Атаманский дворец занял Африкан Богаевский, не искушенный в интригах боевой офицер, фронтовик, можно сказать, окопник, твердой рукой придерживающий брата-мечтателя, Председателя Круга. Братья Богаевские не поклонились немцам, не оторвали Тихий Дон от матери-России, не отпугнули золотыми погонами иногородних и левую интеллигенцию. Сценарий дал сбой, минутная стрелка дрожала, не в силах оторваться, пойти дальше. Тик-так, тик-так, тик-так…

Но он знал – это все ненадолго. 9 мая, День Сирени, праздник будущей Победы. День, когда дед надевал ордена за Корсунь, Сандомир и Прагу. Май мчал вперед, дрожала заждавшаяся стрелка, готовая перескочить полным оборотом сразу на Волгу, пройтись разбегом от Казани до Симбирска. Неделя-другая, и запылает Восток, возьмутся за винтовки чешские дивизии, сметая большевизм до самого Тихого океана. Тик-так, тик-так, тик-так… Маленький Дон просто исчезнет, утонет в распескавшейся земной тверди, на подиум выбегут новые фигурки, замашут саблями, затрясут густыми эполетами. Тик-так, тик-так… Все вернется на круги своя, часовая стрелка с довольным скрипом уткнется в Северный полюс – и Война, та самая, единственная, вступит в полные свои права под покрытым квадратами и ромбами небом. Не повернуть, не остановить. Тик-так, тик-так, тик-так… Бом-м-м-м!

Времени оставалось все меньше, Мир-циферблат улыбался все шире, все радостней, мертвый солдатик в гремящем железом тамбуре тянул костяную руку за новой папиросой.

Тик-так… Тик-так… Тик-так…

* * *

– …Полотенце! По-ло-тен…

Правая рука – раз! Хорошо, что под рукой, заранее озаботился, иначе ищи его в темноте, махровое, гостиничное…

– Фи-ли-бер…

Наглухо закрытые шторы, глухая искусственная ночь, негромкий сдавленный крик. Саша вцепилась в полотенце зубами, изо всех сил, до боли, до красных пятнышек. Ей все еще нужна тьма, все еще пугает собственный голос. Даже сейчас, когда не увидишь и собственных пальцев, когда вообще ничего нельзя различить. Нельзя, не можешь, не хочешь. Не пытаешься. «Это подлинное мистическое единение – единение тел и душ. Мы смешаемся плотью, мы станем ближе, чем любые жена и муж…»

– Филибер… Мой Филибер, не давай мне говорить глупости…

– Говори, Саша.

Ее горячий пот, ее сухие потрескавшиеся губы, которым не помогает никакая помада. Саша рассказывала: подруги по госпиталю, вдовы и солдатки, поглядывают косо, шепчутся за спиной. Подпоручик Войска Донского, старшая сестра милосердия Кленович стеснялась, пыталась мазать рот какой-то медицинской пакостью…

– Нет, мой Филибер. Ты начнешь соглашаться со мной – какой мужчина не скажет «да» женщине, которая даже не отдышалась после… после!.. А я буду говорить о том, что война когда-нибудь кончится, я смогу съездить в Париж, купить самое лучшее белье… Не улыбайся, мой Филибер, я знаю, ты сейчас улыбаешься. Да, в душе я мещанка, мечтаю, чтобы мой мужчина увидел меня красивой, при свете свечей, а не в этом колодце…

– Почему ты говоришь – «мужчина»? Только мужчина?

Она оставалась свободной, оставалась сама собой, даже когда впивалась зубами в мою кожу, закусывала полотенце, боясь собственного крика, ловила и до синевы сжимала руку, размазывала по лицу наш горячий липкий пот. Человек – не скелет и не кожа.

– Нет, мой Филибер. Не обижайся, пожалуйста. Пойми, попробуй понять… Я последняя из рода Кленовичей, мертвы все – родители и родичи, убиты братья, вся наша фамилия, погиб мой жених. Со мной – их память, их честь, их гордость. Я полька, католичка, шляхтянка герба Апданк. Я не могу пойти к алтарю с человеком ниоткуда. С тем, для которого все, что мне дорого – только прах и пыль. Имя и честь остаются даже после смерти, о них будет записано на Небесах. Не могу. Даже с тобой, мой Филибер! Даже с тобой…

Прах и пыль… Пыль, пыль, пыль от шагающих сапог… Осторожно отвел в сторону ее пальцы, отодвинулся. Встал. Я не должен обижаться, Ольга Станиславовна Кленович и так отдала все, что у нее осталось на Земле.

На Земле – не на Небе.

– Я ведь не о том, Саша. Все проще и… хуже. Жене генерала Кайгородова помогут в любом случае – даже когда она… станет вдовой. Я тебе уже говорил, у меня очень странная… религия. Я верю, что мир исчезнет вместе со мной, что я – и есть Мир. Но вдруг это не так? Все может быть, пятьдесят на пятьдесят… Ты не должна остаться одной – особенно после поражения, за границей, где-нибудь в Стамбуле или Белграде…

– Нет! Нет!..

Трудно отыскать черную кошку в темной комнате – в густом гостиничном мраке, за плотными шторами. Саша нашла меня сразу, безошибочно, наощупь. Ладони легли на плечи, щека прижалась к груди – мокрая, холодная…

112