Капитан Филибер - Страница 130

130

Наверняка он ожидал совсем иного. Сирень взял, растерянно поднес к лицу…

– Спасибо… Знаете, о том букете, что вы ребятам на мосту подарили уже стихи сочиняют. Но… Филибер! Я должен, я обязан вас переубедить. Вы ошибаетесь – страшно, непоправимо!..

Я чуть не рассмеялся. Время Больших Людей – сильных, бескомпромиссных, наивных. Дроздовский примчался за мной на мотоцикле не для того, чтобы пристрелить на месте, а чтобы спорить, убеждать. Господи!..

– Вы мне в другом помогите, Михаил Гордеевич. Вопрос имеется. Представьте себя на моем месте. Трудно, конечно, но попытайтесь. Не я, а вы в самый неподходящий момент вспомнили Нагорную проповедь. «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими». И о том, что врагов своих должно возлюбить. Вспомнили – и твердо уверовали. Но все ваши друзья, даже любимая женщина, сказали то, что вы сейчас приберегли для меня. Для всех вы – Иуда. Как бы вы поступили, Михаил Гордеевич? Сдались? Капитулировали?

Кажется, он хотел ответить сразу, резко и просто. Промолчал. Задумался. Наконец, дернул сухими губами:

– Никогда, Филибер! Никогда, даже в тифозном кошмаре, я бы не додумался до союза с большевиками! Это не может быть, слышите! Но если бы я верил, по-настоящему верил… Я бы дошел до Ада!

Почему все сегодня поминают Ад? Разве они знают, что это такое?

* * *

«…Я сказал в себе: в преполовение дней моих должен я идти во врата преисподней; я лишен остатка лет моих. Я говорил: не увижу больше человека между живущими в мире; жилище мое снимается с места и уносится от меня, как шалаш пастушеский…Тесно мне!»

* * *

Когда дрезина, слегка подпрыгнув на стыке, остановилась, Дроздовский деловито положил на колени автомат Федорова, прищурился недоверчиво:

– Из пробной парии, только что с завода. Надеюсь, не подведет.

– Бросьте, Михаил Гордеевич, – отмахнулся я. – Не понадобится…

С губ едва не сорвалось: «Кому мы тут нужны?» Не сказал. Нужны! Вторая дрезина – в полусотне метров, у ближайшего телеграфного столба. Хотел достать карту, передумал. И так ясно.

– Они уже приехали. Рискнем?

Почему-то думалось, что в последний момент Дроздовский заспорит, начнет упираться… Нет, молча покачал головой, отложил автомат, поправил мятую фуражку.

Соскочил на землю – ловко, на ровные подошвы.

– Говорить, как я понимаю, будете вы, Филибер?

Я оглянулся. Степь, подернутая желтым покрывалом сгоревшей от солнца травы, резкий силуэт террикона, пустая «железка», две дрезины, тоже пустые…

Двое в светлой форме без погон, приехавшие на встречу посреди желтой степной «нейтралки», были уже совсем близко. Шли спокойно, не оглядываясь, широким ровным шагом. Руднева я узнал сразу. Его спутник тоже показался знакомым, хотя видел я его определенно впервые. Ростом повыше, годами постарше, крепкий, загорелый, козырек фуражки почти на самом носу.

Я чуть не рассмеялся. Надо же, не узнать Клима Ворошилова! Расскажи кому, не поверят – ни тому, что видел, ни тому, что не определил слету. Такой же, как на портретах, только без орденов.

Мы с Дроздовским переглянулись. Я кивнул. Пошли. День выдался жаркий, почти что летний, но я не чувствовал тепла. Легкий степной ветерок дышал январским морозом. Под сапогами трещали невидимые льдинки.

Остановились в десяти шагах – вместе, не сговариваясь. Так же, не сговариваясь, подбросили ладони к козырькам фуражек. Никто не сказал ни слова. Я повернулся к Дроздовскому:

– Пойду?

Я почему-то ждал, что он улыбнется, но тонкие губы лишь еле заметно дрогнули:

– Идите!

Поправил китель, фуражку… Шаг, второй, третий… пятый. Под ногами хрустел лед. Горячее майское небо подернулось тяжелыми зимними тучами.

Остановился. Повернулся. Левое плечо вперед! Руднев и Ворошилов в пяти шагах, замнаркома ближе, Первый красный офицер – за ним.

– Здравствуйте, товарищи! Меня вы знаете. Со мной прибыл военный министр Донского правительства Генерального штаба генерал-майор Михаил Гордеевич Дроздовский…

Холод пробирал до костей, забирался под китель, вырывал легкие облачка пара из губ. Но это не мешало. Напротив, с каждым словом становились все легче, все спокойнее. На мгновение я замолчал, без всякой необходимости взглянул в небо, в самый зенит, затем поглядел вокруг…

Мир был удивительно совершенным.

Маленький, почти игрушечный, он начинался у близкого неровного горизонта, рассеченного резким конусом террикона, и заканчивался прямо у невысокой железнодорожной насыпи, возле которой стояли мы – четверо, никогда не встречавшиеся в уже сбывшейся Истории. Я зря спорил с моим Миром. В любом случае, случившееся – уже случилось.

Пора? Пора!

– Михаил Гордеевич! Товарищи! Встречи хотел я – и только я, поэтому прежде всего хочу сказать вам всем большое спасибо. Надеюсь, все это не отнимет много времени…

Слова рождались легко, можно было не напрягать голос, меня не перебивали. Если бы не холод! Они его не чувствуют, для них день по-прежнему жаркий, правильный… настоящий.

Кому-то достается Звездный час. Мой час был Ледяным.

– Вы все знаете, что в стране идет Гражданская война. Но кровь, что уже пролилась – первая. В ближайшие месяцы заполыхает вовсю, погибнут не тысячи – миллионы. Я не стану пророком и не раскрою военной тайны, если скажу, что сейчас загорятся Волга и Сибирь. Восстали чехословаки, советская власть на Востоке падет. Мы с вами сражались эшелонами, теперь в бой пойдут фронты…

Руднев и Ворошилов быстро переглянулись. Знают! Тем лучше.

– Когда идет война, о ее причинах быстро забывают. В бой ведут ненависть и жажда мести. В гражданской войне победителей не бывает, кто бы ни одержал верх, он получит разоренную обескровленную страну. То, что называют причинами: аграрная проблема, права фабричных рабочих, положение инородцев – все это можно решить без всякой войны. Более того, в мирное время реформы провести во много раз легче. Власть формируется свободными выборами – такая, какую пожелает народ…

130