Капитан Филибер - Страница 38

Он не верил в такую победу. Коммунизм, при котором довелось родиться и жить, казался пусть не единственно возможной, то и не самой худшей дорогой. Если же подобно одуревшим от кокаина поэтессам ценить в истории лишь Честь и Благородство, то Рудольф Сиверс и Анатолий Железняков не менее достойны рыцарских шпор, чем те, кто сейчас собирался на Барочной.

Но он знал и другое. Коммунизм прорастет поздним саженцем на почве, перенасыщенной трупным гноем. Он уже видел, что несут с собой эшелоны озверевших дезертиров, нацепивших на лоб красные ленты. Сражался с ватагами пьяной матросни – «красы и гордости» Нового мира. А это была лишь заря, первые лучи встававшего над страной Солнца Мертвых.

Он знал, к чему приведет поражение. Знал, сколько будет стоить победа.

* * *

– Резюмирую, – вздохнул я. – Перед нами – три группировки противника: Сиверс на севере, моряки в Таганроге и Голубов с Подтёлковым на самом Дону. Единственный выход – разбить их по частям, собрав все имеющиеся силы в кулак. Прежде всего, следует задержать Сиверса, для чего необходимо максимально разрушить железнодорожную сеть. Ростовом и Новочеркасском придется… Придется пожертвовать.

Вновь пришлось переводить дыхание. Прямо как на экзамене, даже в горле пересохло. А у кого бы не пересохло – с такими-то слушателями?

– Предлагать кандидатуру главкома не решусь. Единственное условие – полная, абсолютная власть до окончания военных действий.

Все? Все! Бабочка Брэдбери доклад закончила.

Я ждал, что отзовется Юл Бриннер, но первым заговорил маленький старичок, спрятавшийся в глубине старого продавленного кресла.

– Какой бальзам на душу, господа. «Полная, абсолютная власть»! Ах, капитан, порадовали, право!

– И мосты взорвать к чертовой бабушке, – донеслось от окна. – Пусть боль-ше-вич-ки по морозцу побегают, пешими маршами полный световой день. Славно, славно… Вы, капитан, прямо Денис Давыдов!

Некто в длиннополом пиджаке и невероятных штанах чуть ли не с рюшками (форма у них здесь такая, что ли?) переступал с пятки на носок, упорно не вынимая рук из карманов. На меня так и не взглянул.

Я покосился на Юла Бриннера, но тот молчал.

– А вы бы, капитан, не поленились, сходили к Каледину с вашим прожектом, – продолжал владелец чудо-штанов, – Изложили бы подробно, обрисовали перс-пек-ти-вы единого командования. Потом бы с лестницы скатились – после первого же упоминания о мосте через Миус. Это, господин не ведаю какой армии капитан, есть имущество Войска Донского. Народное добро, так сказать. А уж когда бы намекнули на возможность сдачи Новочеркасска!.. Вы, капитан, меч-та-тель!

Я скрипнул зубами. Пусть я и вправду не весть какой армии, но план придумывали мы вместе: Згривец, Хивинский, Рождественский Дед, однорукий социалист Веретенников. Мы – мечтатели. А эти кто?

– Не обижайте гостя, – прошелестело кресло, – Антон Иванович, покажите капитану нашу карту.

– Да, – кивнул Юл Бриннер. – Конечно. Николай Федорович, взгляните.

Я шагнул к столу. Две карты рядом – одна моя, другая…

Посмотрел. Понял.

– Подобный план мы доложили Каледину неделю назад, – Деникин грустно улыбнулся, покачал головой. – С последствиями, о которых вы уже слышали. Каледин не даст ни одного человека. А нас желает использовать исключительно для обороны столицы. Сейчас все силы Добровольческой армии под Матвеевым Курганом. Мы даже не смогли помочь Чернецову…

Значит, ушастому Кибальчишу не повезло. Совсем не повезло…

– Но вы меня решили выслушать, – уже без всякой надежды проговорил я.

– Именно! – тот, кто стоял у окна, наконец-то соизволил повернуться – резко, чуть не волчком.

…Острая бородка, острый взгляд, подбородок вверх. И руки в карманах.

– Именно, господин Кайгородов. Хотелось убедиться, что не одни мы такие… идиоты. Я, кажется, вас обидел. Это от злости, капитан, прошу извинить. Между прочим, вторая карта – моя. Я тоже – меч-та-тель.

Руки из карманов, плечи – вразлет.

– Господа, буду в оперативном отделе. Если никто не возражает…

Никто не возражал. Острая Бородка повернулся к двери.

– Ах да! Невежа, монстр, бурбон. Еще раз прошу прощения.

Шагнул ближе, выбросил руку ладонью вперед:

– Марков Сергей Леонидович, генерал не ведаю какой армии. Капитан, присоединяйтесь нам, веселее будет. Вместе отравимся… за Синей Птицей.

Хлопнула дверь…

– Пойду и я, – Деникин вновь усмехнулся, все так же невесело. – Знаете, Николай Федорович, не рискну повторить приглашения генерала Маркова. Ваш отряд в тылу у Сиверса сейчас важнее, чем лишняя рота под Ростовом. Желаю всяческого успеха. И удачи!

Кивнул, повернулся

– Погодите, ваше… Антон Иванович! – не выдержал я. – Я хотел…

Хотел… А что хотел? Рассказать, как покупал «Очерки русской смуты» на последние трудовые? Что у меня на полке – пять его биографий рядком?

– Мне… Мне очень нравится, как пишет журналист Ночин. И мне кажется… Мне кажется, что он прав.

– Мне тоже нравится, – вздохнуло кресло. – Вот оно, Антон Иванович, признание!

Он не смутился – Юл Бриннер не умеет смущаться. Но что-то в голосе дрогнуло.

– Я… Спасибо, капитан. Думаю, журналисту Ночину еще придется потрудиться. Но… Увы, не сейчас!

И снова хлопнула дверь. Был старина Юл – не его. Конец пьесы, персонажи уходят, бросая финальные реплики. Finita la Comedia.

Пора и мне. Оставалось попрощаться с креслом, точнее с его насельником, в чьем кабинете мы и собрались. Я начал вспоминать какое он «превосходительство» – «высоко» или просто…