Капитан Филибер - Страница 40

– Мата Хари… А что Мата Хари? Мата – как Мата, Хари – как Хари. Ладно… В бананово-лимонном Сингапуре, когда поет и плачет океан… А если точнее, в Голландской Индии, в городе Батавия…

Не спится… Серая безвидная мгла за окном. Не изменишь, не остановишь, не спасешь. Поздно… «Летаргическая Нева, летаргическая немота. Позабыть, как звучат слова…»

* * *

Он мог все.

Мог сделать так, чтобы Мир вообще не возник, оставшись в бесчисленном сонме теней-вероятностей, миллионной развилкой бесконечной Реки Времен, неторопливо текущей к собственному истоку. Мог сотворить зеленое солнце и желтый океан, вознести горы посреди степи и обрушить Эверест, призвать в свой Мир чудищ, у которых нет даже имени.

Мог заставить людей говорить правду. Любить друг друга. Не умирать.

Мог…

Мог создать пачку «Salve», в которой не кончались бы папиросы. Отчего бы и нет? Он был Творцом. Я… Я был Творцом.

* * *

– «Донбасс, Донбасс, огнями сверкает Донбасс…» Юнкер Принц, почему мы так ползем? Только не говорите мне про разруху, я вам потом объясню, откуда она начинается. Знаете что, возьмите мой «Маузер», проберитесь на паровоз, к машинисту… «Над туманами, над туманами холмы терриконов стоят…»

– Вы же сами говорили про уголь, Николай Федорович. На пыли… ползем. Надо же, благодаря нашей «Сюзанне» научился сорта угля различать! Вы Каменноугольный бассейн все время Донбассом называете. Почему? Как-то некрасиво звучит. Дон-басс. Мне вообще здесь не нравится. Шахты и мазанки! Летом – пыль и жара, дышать… гадко.

– В Донбассе есть очень красивые города, уютные, зеленые. Фонтаны в центре, старомодные, как из прошлого века. Ракушки, виньетки… Девушки с веслом гипсовые, пионеры… бой-скауты с горнами. Наивные, белые… Вечером огоньки горят, музыка… «Над туманами, над туманами горит, не сгорая закат…» А еще здесь очень интересные легенды. Бажова не читали? Ну, еще успеете. Он про Урал пишет, про шахтерские предания. А здесь свои мифы. Вот, например, Добрый Шубин – дух, который помогает горянкам. У него подруга есть – Христина. Само собой, имеется Хозяин Горный, местный Плутон… Заповедник для фольклориста! «Мой Донбасс, мой Донбасс, огнями сверкает Донбасс»

– Это вы, Николай Федорович про Донбасс рассказываете, а мы с вами в Каменноугольном бассейне. Терриконы и шахты. Из-за терриконов стреляют, в шахты людей живьем сбрасывают. А про Донбасс вы красиво придумали, только название неудачное.

– Юнкер фон Приц! Ну, никак на вас не угодишь! «Весь пылающий, расцветающий, цвети, наш любимый Донбасс!..» В следующий раз на «Сюзанне» в Новочеркасск поедем, будет им разруха!..

* * *

Да, я, мог создать даже пачку «Salve», в которой не кончались бы папиросы. Но в уже сотворенном, одевшемся твердью Мире маленькая песчинка-бабочка была бессильна – пылинка среди пылинок, вероятность среди вероятностей, судьба среди судеб.

Я мог… Что я мог?

* * *

– …Сотня, смир-р-р-рно! К встрече нашего командира.. Товсь!

– Вот видите, Принц, как вас поручик встречает. Сейчас в песи порубит, в хузары попластает. И не развернуться вам в полете винтом на 180 градусов, не уцепиться за горизонтальный сук!..

– Строй фронт!.. Лаву строй!.. А ну, бодро, весело, хорошо! Шашки вон, пики на бе-дро! Ма-а-а-арш!!! Песню!..

– Когда мы были на войне,
Когда мы были на войне,
Там каждый думал о своей любимой или о жене.
И я, конечно, думать мог,
И я, конечно, думать мог,
Когда на трубочку глядел, на голубой ее дымок…

– Чего вы творите, Хивинский? Хоть бы командовали по уставу!

– Так… Николай Федорович, показательная атака. С песней. А устав… Я же «николаевец», инженер, сами говорили, откуда мне устав знать? Но ведь слушают. Глядите, какая красотища! Сколько нас было, а? А теперь – восемьдесят сабель, казаки-добровольцы. Сами пришли, понимаете? Сами! Из меня, конечно, кавалерист…

– Как ты когда-то мне лгала,
Как ты когда-то мне лгала,
Что сердце девичье свое давно другому отдала.
А я не думал ни о чем,
А я не думал ни о чем,
Я только трубочку курил с турецким горьким табачком.

– Я тоже, Михаил Алаярович, «мерина» от «форда» не отличу, но вот юнкер фон Приц очень интересуется: отчего это вы без стремян ездите?

– Ой, в самом деле? Совсем забыл. Спасибо, что напомнили, Сергей. А то я, как в детстве. Была у меня, знаете, такая деревянная лошадка…

– Я только верной пули жду,
Я только верной пули жду,
Чтоб утолить печаль свою и чтоб пресечь нашу вражду.
Когда мы будем на войне,
Когда мы будем на войне,
Навстречу пулям полечу на вороном своем коне…

– Сотня! Чего ползете, как тар-р-раканы? Марш-марш! Ура!.. Рубай в кровину мать!.. Коли!..

– Ура-а-а-а-а!.. Ура-а-а-а-а-а-а-а!..

– Ну вот, Принц, я же вам говорил… Михаил Алаярович, между нами… Что вы кричали… сидя на деревянной лошадке? «Алла»?

– Нет, Николай Федорович. «Алла» – это «муслим», мусульмане. Надо кричать «чар-яр»! Но поскольку я по своим взглядам скорее дарвинист… Кстати, к нам в отряд прислали священника. Отца Серафима.

– В к-каком смысле – священника?

– Когда мы были на войне,
Когда мы были на войне,
Там каждый думал о своей любимой или о жене…

* * *

За эти недели я вспомнил Донбасс – страну детства, куда я ездил каждое лето, пока была жива бабушка. Он не был той сказкой, которую я придумал для наивного, хотя и недоверчивого Принца. Терриконы – черные и рыжие, четырехугольные силуэты копров, стук вагонеток, одноэтажные дома за дощатыми заборами, серьезные неулыбчивые люди с черными пятнышками угля, навеки въевшегося в кожу. Каменноугольный бассейн зимы 1918-го не слишком отличался от того, что медленно, обрывками всплывал в памяти. Не было лишь привычных «хрущовок» – и красных звезд над братскими могилами. Не было бетонного солдата у шахты «Богдан», в чьи черные глубины нацисты сбросили прадеда. Страшная, горькая история этой земли только начиналась, чтобы закончиться уже в мои времена – брошенными шахтами, вымерзающими зимой городами, в которых доживают свой век потерявшиеся всякую надежду люди. Все это еще впереди. Война и беда первый раз заглянули в край терриконов. Пока еще робкой неуверенной поступью, отблеском кровавой зари, отголоском дальней канонады, сухими залпами самых первых расстрелов.