Капитан Филибер - Страница 53

Легкий толчок, свисток трудяги-паровоза. Как бы сказал Юрий Алексеевич Гагарин…

– Поехали! Товарищ красногвардеец Приц! Вы, кажется, хотите стать разведчиком? В таком случае, прошу знакомиться: Ольга Станиславовна Кленович, курьер генерала Алексеева. Одна из немногих, чьи труды помогают очень и очень многим.

Принц открыл рот, но на большее не сподобился. Я не настаивал.

– Нас проверяют на каждой станции, товарищ комиссар, – она наконец-то обернулась, посмотрела прямо в лицо. – Я понимаю, сейчас такое время. Но я не шпионка, я сестра милосердия, только что вернулась из германского плена…

Резкий кашель, рука с платком прижалась к бледным губам. Отдернулась… На белой ткани – темно-красное пятно. Я покачал головой. Сколько лет тебе, сестренка? Двадцать хоть есть?

В каком году в этом лучшем из миров изобретут пенициллин?

– Служба требует, Ольга Станиславовна. Только та революция чего-либо стоит, которая умеет защищаться. И вообще, учение Маркса всесильно, потому что оно…

– …Маркса! – не удержался красногвардеец Приц, слушавший сие не в первый раз.

По бесцветным губам скользнула еле заметная улыбка. Курьер генерала Алексеева поднесла руку к накидке с красным крестом, откинула легкую белую ткань.

…Короткая стрижка – наверняка после болезни, светлые, чуть вьющиеся волосы, некрупные, резкие черты лица, темные глаза – то ли зеленые, то ли… Какая разница? Человек – не сумма особых примет. Ее наверняка уже ищут, Михаил Васильевич предупреждал не зря. Будь я и вправду большевиком-начальничком, поверил бы, отпустил? Пожалуй, да – если бы не знал заранее. Но если в Алексеевской организации и в самом деле предатель… Кому-то сегодня очень повезло!

Интересно, кому больше? Ей, генералу Алексееву, офицерам, спешащим «в Кисловодск»?

Мне?

– Товарищ комиссар, поверьте…

– Кайгородов!..

Явление штабс-капитана Згривца на этот раз сопровождалось шумом и громом. Не хватало только молнии.

– …С-сударыня, прощу прощения, не заметил. Добрейший денек, добрейший… Да-с! Капитан! Какие правильные нам инвалиды встретились! Ротмистр Фридерикс из Конногвардейского, Миша Бестужев из Самурского, я его еще до войны знал, капитан Истомин из 62-го Суздальского… Когда я им рассказал, куда они попали!.. Вот порадовались. Они все с нами пойдут, я их уже с юнкерами познакомил. Ух, выдадим теперь боль-ше-вич-кам! Восторг-с!

Ольга Кленович медленно встала. Окровавленный платок неслышно скользнула на пол. Штабс-капитан удовлетворенно ухмыльнулся, поправил расстегнутую шинель, без особой нужды коснулся крестика Св. Станислава на кителе.

– А теперь рискну представиться, да-с! Згривец Петр Николаевич, человек афр-р-риканских страстей-с, но крайне несчастливый в любви. Мой чин – на погонах, а душа – полностью у ваших ног, с-сударыня!

Старался фольклорист определенно зря. Его, кажется, даже не слышали.

Ольга Станиславовна Кленович смотрела на меня.

– Кайгородов… Капитан Филибер… Господи, неужели добралась? Господи…

Пошатнулась – поезд как раз дернуло на стыке. Выпрямилась, сжала губы. Взглянула в упор.

…Какого цвета у нее глаза? Зеленые? Да, зеленые.

– Я вас искала, капитан.

– А я – вас. – улыбнулся. – И кажется…

– Дафнис! Хлоя! Э-э-э… Гектор! Мадемуазель Андромаха! – вмешался беспардонный штабс-капитан. – Если можно, во внеслужебное время. Николай, сейчас – мост через Миус. Кажется, придется пострелять…

Мне не хотелось стрелять. Мне хотелось смотреть на Ольгу Станиславовну Кленович.

* * *

– Ничего тут не придумаешь, Кайгородов. Одно хорошо, эти хреновы Ганнибалы мост не взорвут, он для господ мак-си-ма-лис-тов – ворота на юг, на Дон. И курочить на станут-с, через Миус каждый день эшелоны идут. Значит, бьем в лоб. В дюндель-с! Я веду цепь на прикрытие, разбираю завал на путях – а вы рвете на поезде. Поддержите из Норденфельда и пулеметов, прижмите этих сволочей мордой к земле, патронов не жалейте, лупите, мать его, по всему, что движется – в стумент поломанный, в лобковошь Папы Римского, в гнобилище раздолбанное до печенок, в килу угроханную, в междурваней шершавый засондряченный, в ездокопатель Илионский… А если совсем грубо: создавайте максимальную плотность огня. Вот собственно и… Одна просьба, капитан: не высовывайте носа из башни, не ловите ноздрями пулю. Иначе все мое геройство херово этим самым делом и накроется… У меня две папиросы осталось, могу поделиться. Хотите?

– «Теперь и мне на запад! Буду идти и идти там, пока не оплачут твои глаза под рубрикой „убитые“ набранного петитом…»

– Э-э, Николай, бросьте, не смейте-с!.. С такими мыслями… Стойте, вы, собственно, про кого? Про чьи это зеленые… Молчу, молчу, уже молчу!..

* * *

…И когда пролилась кровь, когда раскалился металл, когда стало трудно дышать от едкого запаха пороха, он вдруг почувствовал, что Мир поддался. Невидимая преграда лопнула, разлетелась кровавыми отметками, впуская одетую сталью бабочку в самую сердцевину, к корням бытия. Мир не капитулировал, но признал первое поражения, отдавая победителю пространство: белую ровную степь, закованную в лед реку, маленькие домики станций, прижавшиеся к бесконечной линии «железки». Мир платил кровью и страхом, уступая торжествующей бабочке не только послушную твердь, но и тысячи душ-песчинок, чья судьба изменилась навсегда – вне всякого расписания и правил. Гонимые внезапно налетевшим ветром, они носились над холодной зимней степью, сгорая, исчезая в небе, покрытом квадратами и ромбами, не успев даже понять, что собственно произошло. Рассыпалось ржавым прахом столь ценимое в этом когда-то совершенном Мире смертоносное железо, красные и синие стрелки на истертых картах уткнулись в пустоту, самые смелые ощутили ужас в остановившихся сердцах, почуяв присутствие Творца. Мир проиграл – раненый, отброшенный с привычного, единственно верного пути, потерявший ориентиры, ощутивший всю свою хрупкость и малость.