Капитан Филибер - Страница 72

К оглавлению

Сообразит? Мои студенты полчаса затылок бы чесали.

– Можете быть покойны, ваше высокопреосвященство!

Удивило не то, что вспомнил, а как ответил. Я поглядел ему прямо в глаза – и действительно успокоился.

– Могли бы сказать «Monseigneur», – хмыкнул, – Или даже «Eminentio cardinalis». Проявили бы е-рун-ди-цию!

Это чтобы не слишком задавался.

* * *

Целый день стирает прачка.
Муж пошел за водкой.
На крыльце сидит собачка
С маленькой бородкой.

Бог весть что приходит в голову – особенно при общении с великой русской интеллигенцией. Собственно, не бог весть что, Заболоцкий, однако контекст… А как еще назвать? И бороденка подгуляла, и вообще.

– Но вы поймите, любезнейший Митрофан Петрович!..

– Но и вы войдите в мое положение, батенька мой Евгений Харитонович!..

Целый день она таращит
Умные глазенки,
Если дома кто заплачет —
Заскулит в сторонке…

– Как же так, любезнейший Митрофан Петрович? «Жизнь и кровь за отчизну – но не зерно»?

– Ах, душа моя, Евгений Харитонович! Да, да! Есть закон, я обязан его соблюдать, даже если рушится мир. Не могу, не могу! Аd impossibilia lex non cogit! И вы не требуйте, не мучайте меня, умоляю!..

А кому сегодня плакать
В городе Тарусе?
Есть кому сегодня плакать —
Девочке Марусе.

В положении Маруси из Тарусы оказался я. Мало того, что говорить запретили, так еще слушать заставили. И кого? Собрались русские интеллигенты, педагоги, Бобчинские, понимаешь, Добчинские со знанием латыни. Бывший начальник училища с большими усами, бывший директор гимназии – с маленькой бородкой и умными глазенками. Грешно, конечно, так о самом Митрофане Богаевском. Как ни крути – фигура. Донский Цицерон, Баян, историк от Бога, педагог.

Мученик…

Если все пойдет, как и записано в Книге Судеб, симпатичного интеллигента с бородкой, спикера первого Донского парламента, заколют штыками на окраине Ростова, предварительно вдоволь поизмывавшись. Он не взял в руки оружия, надеялся решить дело миром, соглашался включить большевиков в правительство…

– Но… Дорогой наш Митрофан Петрович! Кто же от вас невозможного требует? Э-э-э… Аd impossibilia nemo obligatum. То есть, виноват-с, obligatur. Подпишите только!

– Нет, дражайший Евгений Харитонович, вы меня терзаете! Я все понимаю, я готов умереть. Да-да! Готов умереть ради долга, но нарушить закон… Нет, нет, нет!

У Походного атамана латынь – со скрипом, у собачки с маленькой бородкой – как из кувшина льется. Таращит собачка умные глазенки, вот-вот заскулит, заплачет. Но – упирается. Dura lex sed lex. Раз не по закону, пусть все прахом идет, в тартарары валится. Ну не dura после этого собачонка-то?

– Митрофан Петрович! Через несколько дней в Новочеркасске будут большевики. Все – золото, ценности, огнеприпасы, оружие, наши головы – достанется «товарищу» Подтёлкову и присным его. Каледин не желает вмешиваться, заявление об отставке подписано. Вы – заместитель Атамана, вы – глава Круга…

– Ох, Евгений Харитонович! Тяжек крест! Вы – Походный атаман, вы имеете право, даже обязанность увести войско, чтобы продолжить борьбу. Мой долг – остаться на посту, пусть этот пост – кабинет со старой мебелью. Я не строю иллюзий, я написал завещание, причастился… Но я не могу нарушить закон!..

На столе – пачка бумаг. Все, что нам требуется – оружие на складах, деньги в банковских сейфах, паровозы в депо, уголь, бензин, приказ об эвакуации правительства… Если собачка будет скулить и дальше, придется брать силой. Не хотелось бы!

Потому я и в кабинете с категорическим приказом – закусить язык. Не реагировать. Молчать. Слушать.

Закусил, молчу, слушаю. Бедная девочка Маруся!

– Будем реалистами, дорогой Митрофан Петрович. Новые выборы пройдут нескоро. Должность Атамана придется исполнять именно вам. И на выборах станут баллотировать именно вас. Вы всеми любимы, вы – душа Дона, извините за штиль. В конце концов, не верите мне, спросите у брата. А пока – подписывайте!

Вот уж не думал, что наш Походный столь красноречив! Меня бы точно убедил.

– Нет, Евгений Харитонович, нет. Это не собственность Донского правительство, которой я могу распорядиться. Это – собственность государства, России, ее вооруженных сил, частных лиц, иностранцев. А правительство… Мы не имеем нравственного права покинуть столицу. Сенаторы встречали варваров в курии. Пусть на моем надгробии напишут – «Исполнил закон». Sit ut sunt aut non sint! Извините…

Понурил голову, ткнулся бородкой в грудь, провел кружевным платочком по глазам… Эх, Митрофан Петрович! Какой памятник? Собакам кинут – голого, даже без исподнего! Sit ut sunt… Пусть будет, как есть – или вообще не будет… Ничего у вас не будет, Митрофан Петрович, даже памятника.

Бедная маленькая собачка протрусила к дверям. Обернулась.

– Как я вам завидую, Евгений Харитонович! И вам, господин Кайгородов! Но у каждого – свой долг. И каждому – свое…

…Suum, стало быть, cuique. Или «Jedem das seinem» – как на воротах Освенцима.

Тихо закрылась высокая створка. Я прикусил губу. «Во сне он видел печи Освенцима и трупами наполненные рвы…» Ребята будут гибнуть без патронов и сухарей, а этот – совесть свою интеллигентскую тешить!

– Евгений Харитонович! Я создаю группу – именно на такой случай. Если потребуется – вооружу ее пулеметами…

– Молодой человек!

Тон был такой, что я предпочел не договаривать. Его превосходительство изволил… гневаться? Нет, улыбаться. Распушились чудо-усы, заиграли ямочки на толстых щеках.

– Вы с господином Чернецовым соблаговолили лишить меня, Походного атамана, всей военной власти. Не сетую-с, сам согласился. Однако же власть административную и хозяйственную вы по доброте душевной мне, старику, пока оставили, да-с. А посему сидите, Николай Федорович, и учитесь. А то, знаете, молоко не обсохло…