Капитан Филибер - Страница 45


К оглавлению

45

Полковник вздохнул, пожал широкими плечами. Кажется, и сие не почиталось им среди смертных грехов. А действительно, что за беда! Зачем горох переводить?

– «Ведь жизнь сама таких накажет строго, – констатировал я. – Тут мы согласны». Не правда ли, Леопольд Феоктистович?

Наш Рere Noёl, цитаты не уловивший, тем не менее утвердительно кивнул.

– За них и рабочие просят. Делегацию прислали – от союза профессионального.

Даже так? Осмелели товарищи углекопы! Вообще-то мы с ними ладили. Зуавами не пугали детей, как страшным и ужасным Чернецовым. Вредить не пытались, даже порой помогали, особенно если попадалась особо шумная красногвардейская орава. Но и мы старались не ссориться.

– Профессионального, говорите? От месткома значит. Ну, с месткомом не поспоришь. Еще путевку не выдадут!..

Встал, взвесил легкий листок на ладони. Граждане алкоголики, наркоманы и прочие буревестники революции… Отпустить их, что ли в самом деле? Катись, яблочко, пока не съедено!..

– Ладно, Леопольд Феоктистович. Пойдемте, поглядим на морскую гвардию. Эх, яблочко!..


* * *

И что в них наши романтики нашли? «Гвозди бы делать их этих людей…» Да такую публику дерьмо грузить не пошлешь – половину расплескают, половину обменяют на кокаин. Краса и гордость революции, мать их!

Краса и гордость и в самом деле смотрелась хреново – ободранные до белья, в синяках и ссадинах, небритые, нечесаные. А уж глаза!.. В лучшем случае на цепь, в худшем – в институт Сербского.

– Товарищ… Господин капитан! Мы того… этого. Не обижайте вы уж их! Отпустите! Оно, конечно, известное дело, потому как, что же…

Еще и синеблузники-профсоюзники, сбежались – спасать социально близких. Вроде и шапки ломают, а сквозь подобострастие наглость прет. Хочешь, Филибер, партизанской войны по всем правилам, чтобы из-за каждого террикона шахтерский пулемет лупил? Ах, не хочешь? Так разойдемся по хорошему. Мы тебя уважаем, ты нас уважаешь…

Истоптанная насыпь возле станции, юнкерский конвой с «мосинками», тринадцать балтийских героев спохмела и с кокаиновой ломки, мелкий снежок с низких небес… Эх, устроить бы им киноклассику, «Оптимистическую трагедию» или даже «Мы из Корнштадта»! «Коммунисты есть?» И по каменюке на шею…

Так вроде не убивали? И не грабили, по нынешним лихим временам – почти туристы.

Я покосился на Мионковского. Пожал Рождественский Дед плечами. На профсоюзников взглянул…

– Господин капитан! Николай Федорович! Мы вам за этих бездельников консервов подкинем, прямо сегодня. И сала, копченного, вы такого и не ели еще!…

Интересно, меня бы так же выкупать стали? Ладно…

Расставил ноги, руки в карманы сунул.

– Доблестные красные моряки! К вам обращаюсь я, славные балтийцы, борцы за счастье трудящихся всего мира!.. А ну, на хер отсюда! Бего-о-о-о-ом!!!

Смотреть, что дальше будет, не стал. Где тут желтая коробка?

Щелк!

Любопытно, что напишут мои коллеги в соответствующем томе будущей «Истории гражданской войны в СССР»? «После зверских истязаний героев выгнали на лютый мороз. Под дулами винтовок стояли они, славные морские орлы, но не дрогнул никто, не изменил революционному долгу. Напрасно сулили им палачи бочки варенья и корзины печенья, напрасно обещали каждому по ведру кокаина…»

– Господин капитан!

Что за черт? Чуть папиросу не уронил…

Мионковского нет – отбыл по своим артиллерийским делам, испарились профсоюзники – за салом побежали, юнкера в сторонке дым в небо пускают, моментом пользуются. А этот?

«Этот» стоял на насыпи – сам-один, в рваном бушлате поверх тельника. Синяк под глазом, бескозырка на ухо сползла… Глухой, что ли?

– Господин капитан, разрешите вопрос?

Вроде не глухой. И не дурака на похож, в глазах что-то осмысленное плещется. Ответа не дождался, с насыпи шагнул – прямо ко мне. По грязному снегу – босыми ногами. Подошел, плечи выпрямил:

– Красный военмор Федор Евдокимов!

Поглядел я на него, хотел команду «на хер» продубулировать…

– Курить будете, красвоенмор?

Щелк!


* * *

– Я – большевик, господин капитан. Заместитель председателя отрядной партячейки…

– Да хоть из партии «Баас»! Сказано же…

– Господин капитан, будь вы обычной «кадетской» контрой, я бы не стал рисковать. Да вы бы нас и не отпустили. Штык в брюхо – и амба, в горняцкий Подземинтерн. Насмотрелся уже… Вы, конечно, можете ответить, что видели ничуть не лучшие примеры…

– У вас очень грамотная речь.

– Закончил заводскую школу, сдал за гимназию экстерном, хотел поступать в университет на физико-математический факультет. В партии с 1916 года. А вы считаете, что все моряки – безграмотные подонки?

– Грамотных вы сами перерезали – еще в феврале 1917-го. Штык в брюхо – и амба. Загубили флот, продали за кокаин, а потом пошли заразу распространять – по всей стране. Вы даже не подонки – вы то, что и в бурю не тонет. Плавает!

– Жаль, что не можете вы перед ребятами выступить, господин капитан. Хоть в Кронштадте, хоть перед нашим Первым Революционным Балтийским полком. Наглядно очень будет. Мы тоже врага неправильно видим. Намучились с золотопогонниками, с «драконами», будь они прокляты, и теперь «контру» так себе и представляем. Кулаком в рылом, сапогом в брюхо – и мать-перемать, матрос, два часа на баке под ружьем, с-с-скотина! Таких бояться нечего, сами от ненависти и дури злобной лопнут. Вы – настоящий враг, господин капитан. И даже не то страшно, что у вас рабочие под красным революционным флагом с пролетарской властью воюют. Страшно, что вы себя правым считаете. Вы же за народ, вы за шахтеров, вы их от бандитов защищаете!..

45