Капитан Филибер - Страница 56

Сам Саргати считает, что это только начало. Q-реальность по его мнению может быть тем связующим звеном, которое объединит парапсихологию и квантовую физику в первую научно-экспериментальную теологию в истории.

Вывод по Пункту 5. Должность Бога, кажется, все еще вакантна.

TIMELINE QR -90-0 3-1.

«Он сладко спал, он спал невозмутимо под тишиной Эдемской синевы…» Он действительно спал – и читал во сне стихи забытого в его настоящем мире поэта Евгения Винокурова: строчку за строчкой, чуть заметно шевеля губами."…Во сне он видел печи Освенцима и трупами наполненные рвы…" Он не знал об этом – и никто не знал, губы двигались неслышно. «Ленивым взглядом обозрев округу, он в самый первый день траву примял, и лег в тени смоковницы, и руку заведши за голову, задремал…» Но сон был другим и о другом, во сне гремел на стыках знакомый, памятный вагон, дымилась в пальцах папироса с ваткой в фильтре, а напротив зло щерился солдатик в шинели без погон, убитый им первый же день Творения. Солдатику не нравилась Смерть, он возмущался, упрекал, сетовал на Создателя, но тот лишь качал головой, даже не слыша чужих горьких слов. Сотворенный по Образу и Подобию, он создал эту Вселенную из самого себя – и не творению было упрекать Творца. Наследуя Того, Кто когда-то пришел в его собственный мир, он тоже явился сюда – с карманным «Маузером» «номер один» модели 1910 года. Но не спасать и не умирать за других – Мир не нуждался в этом, он и так был совершенным. Когда же тяжелая пуля вошла в живот наглого солдатика, позарившегося на «барские» часы, Мир стал еще лучше, и напрасно теперь убитый упрекал убийцу.

На старой шинели – обгоревшая дыра, чуть ниже нечищенной медной пряжки. Солдатик злился, губы кривились черной бранью, но он лишь улыбался, затягиваясь крепким турецким табаком. Папироса догорала, он бросал окурок в раскрытую, повисшую на стальных петлях вагонную дверь, доставал из кармана кожаного пальто желтую пачку, закуривал сам, предлагал солдатику…

Он заглянул сюда, чтобы просто покурить. Ненадолго. Еще две папиросы – и все. Его ждали, он был нужен…

Я был нужен.

* * *

– Никола-а-а-ай Федорович-и-ич!

На глазах маленьких кадетиков – слезы. Кадет Новицкий и кадет Гримм все понимают, они – люди военные, служивые, можно сказать, ветераны. Но…

– Вы в атаку пойдете! Без патронов, в штыки! А мы…

Патронов действительно нет. Все, что оставалось, ушло на мост – и на прорыв заслона у самой Глубокой.

Смолкли пулеметы.

– Здесь тоже война, – улыбаюсь. – Норденфельд – все, что у нас осталось, мальчики. Трехдюймовки на платформах, пока стащим – бой кончится. Поможете канонирам.

– Мы будем молиться! За вас, за всех!..

Обнимаю одного, второго, прижимаю носы к холодному полушубку.

– Спасибо!

Смотрю на них, машу рукой суровым сосредоточенным парням, застывшим возле орудия. Хлопаю стальной дверью, спрыгиваю вниз.

Оглядываюсь.

По стальной броне – свежие белые буквы. «Сюзанна ждет!» Успели.

* * *

– Господин капитан! Отряд по вашему приказанию…

Обхожу строй. Прибыли вовремя, можно потратить несколько минут на то, чтобы отдышаться, осмотреться, покурить… Нет, с табаком не успеть. Потом, после боя. Все равно нечего, махорка – и та на исходе.

С левого фланга на правый, как тогда, у маленького поселка Лихачевка. Юнкер Тихомиров. Юнкер Плохинький. Юнкер Костенко. Юнкер Васильев. Перед Васильевым должен стоять Дрейман – тот, что предложил «пароль». Не стоит уже – остался возле безымянного рыжего террикона под деревянным крестом. Юнкер Чунихин. Юнкер Петропольский… За ними… Рудкин? Да, Рудкин… Этих хоть знаю, новеньких же, без году неделя, попавших в отряд в последние дни, даже не вспомню при следующей поверке. Простите, ребята…

– Юнкер фон Приц! Какого!..

Такого! Очки в золотой оправе вызывающе блестят, винтовка без штыка криво свисает с плеча. Повоевать решил, очкарик, экс-вице чемпион! Ладно, потом, сейчас не время…

– Юнкер Мусин-Пушкин! Отобрали людей?

– Так точно, десять человек. Пятеро – юнкера-артиллеристы…

Негусто, ох, негусто. Если повезет, если захватим батарею… 6-я Донская казачья, шесть гаубиц – 122-миллиметровые «Крупп»-"Шнейдер", главная сила Бармалея-Голубова, точка опоры хренова Архимеда, решившего перевернуть Тихий Дон …

– Справимся, Николай Федорович! – негромко басит полковник Мионковский. – Не волнуйтесь!

Как не волноваться! Впереди – Глубокая, два полнокровных казачьих полка – наглые, окрыленные успехом, готовые втоптать в кровавый снег маленький отрядик Василия Чернецова. Нас не ждут, на это весь расчет. На внезапность – и на батарею. Гаубицы придется брать холодным штыком. Если бы Хивинский успел…

Прислушиваюсь. Вдали, за станцией – пулеметный лай. «Чар-яр!..» Нет, чудится.

Правее всех – новобранцы, инвалидная команда. Почти половина – действительно больны, после госпиталя, но в строй встали все. Пожилой плечистый офицер делает шаг вперед:

– Полковник Харламов! Просим разрешения участвовать в бою в качестве рядовых. Не подведем.

Киваю, пожимаю широкую ладонь. Потом с чинами разберемся. Сколько их? По списку – одиннадцать…

Двенадцать! Правее всех – Ольга Станиславовна Кленович. Вместо белой накидки – солдатская шапка с трехцветной кокардой. Винтовка с примкнутым штыком смотрит прямо в серый зенит.

– Сестра милосердия Кленович!.. – вздыхаю я.

– Прапорщик Кленович, – без улыбки поправляет она. – 2-я Петроградская школа, Юго-Западный фронт. «Георгий» с «веткой». Я не уйду!

И вновь некогда спорить. Пытаюсь поймать ее взгляд, но зеленые глаза смотрят прямо, на черные дома станции.